Dum Scribo Spero
Пока пишу, надеюсь
«Нравственность – есть правда»
В.М. Шукшин
Прощались два брата
 Письмо от Павла соседская Любка принесла к обеду. Как раз шла к себе домой, чтобы корову подоить. Благо обедешное коровье стойло рядом с Любкиной усадьбой на речном броде разлеглось.
Почтальонша Нюрка хорошо об этом знает. Самой-то неохота аж из центра по песку шлындать к Венке на край села. Вот и поручила Любке – школьной своей подружке – весточку отнести. Строить дом Любка со своим Егором задумали аккурат напротив Венки. Место хорошее на берегу реки нашли. Выходит, соседи наиближайшие будут. А это все равно что люди родные.
Венка обрадовался четырехугольнику письма – давно такой в руках не держал. От сестры маминой вроде из Шимолино прошлой зимой такое приходило. Ну да и на том конец. А тут почерк давно известный, но подзабытый напрочь. Только по подписи понял, что от брата старшего – Павла, с самого Сахалина письмо. Этак лет уже десять брат ничего не писал.
…Надумал Павел в отпуске на родине побывать, благо до пенсии всего год остался. Что да как, пишет, жива ли мама родная да дочка Таня от неудачного брака, второго или третьего, даже не упомнит. Дочка ведь у него, у Венки живет? О себе сообщает, что здесь тоже был женат. В наследниках два сына имеются, оба – Павлы, потому как от разных жен.
Вот и гостинцев для встречи на Алтае приготовил: балычок из красной рыбы, корюшку, что очень нашим огурцом пахнет. Ну да еще там чего, по мелочи. Очень по пресноводной рыбе соскучился. Дружок закадычный, Санька, так прямо и говорит: с материка без чемодана карасей или чебаков не приезжай. Осталась ли там эта живность или нет?
Венка маму Шуру с огорода позвал. Женщина в междурядьях среди всякой мелочи огородной на коленях корячилась, сор прорывала. А нагнуться уже не могла – спина, перетруженная, тормозит.
Таньку, внучку, как назло, нынче летом в Яровое на парикмахера учиться от Быткомбината послали. Что ж возражать-то?
«По-чистому» трудиться будет. А там, глядишь, и на закройщицу выучится. Мечту исполнит. Баба Шура все бумаги нужные для этого подписала. Вроде и Венка в доме мужик, а инвалид. Попивает к тому же.
Письмо Павла – старшего сына, Венкой на два раза прочтенное, не сразу поняла.
– Он что, за дочкой что ли сюда собрался? – спросила, шамкая беззубым ртом.
– Порыбалить хочет, по карасям нашим соскучился, – неопределенно глядя вдаль, ответил Венка.
Он вспомнил, как десять лет назад они со старшим братом гулеванили на берегу местной речки, гостеприимно угощая всех подходящих мужиков розовым портвейном, два ящика которого Пашка как северянин выставил на зеленую травку.
Гулялось тогда привольно, хорошо, думалось только о приятном. Люди все добрыми были, похлопывали их с братом по плечам: «Вот так и надо, по-семейному». Сенька, внук деда Донских, даже карасей жареных принес на газетке. Эх, вернуть бы то время, да не вернешь…
Под шумок как-то само собой решилось, что Танька, тогда еще совсем маленькая девчонка, не с Павлом уедет, а здесь, у брата младшего вместе с матерью останется. Ишь вон они еще крепкие какие!
Сегодня Венка – инвалид, половины легкого нет, по пьяни, простудив, еще на целине потерял. Работал он тогда лихо на своем ГАЗ-51! Ох и были времена, были и подружки, что сейчас вспоминать? Кому нужен? Матери, да вот еще братовой дочке, ставшей родной. Павел ни разу ведь не написал после того, десятилетней давности, свидания. Посылал, правда, два раза денежные переводы. Лежат в горнице под божницей квитанции.
Венка нащупал под подушкой «заначенный» от матери трояк и подозвал подоившую корову соседку Любку. «Радость у нас – брат приедет, принеси красненькую». «Я ж тебе вчера приносила», – огрызнулась соседка. «А ты еще принеси. Тебе стакан налью», – пообещал Венка.
Любка, оглянувшись по сторонам, спрятала трояк. Она любила, таясь от мужа, побаловать себя хмельным. Уж в такой семье выросла! Да и строились молодые соседи второй год. Поэтому фляга браги всегда в подполе стояла на этот случай.
Баба Шура тоже сходила к дальней на улице соседке груздочков попросить, яичек куриных с десяток, а может, и петуха – в долг. Вон у нее сколько молоденьких кукаречут! Старого жаль, конечно, просить. Даже не стоит и думать.
А было время уток домашних сколько той переносила в гостинец, пока соседка детей своих в городе учила! Венке под трудодни много на целине зерна давали. Да и по груздочкам баба Шура мастерством славилась. В любом застолье ее продукту были рады. Но это ж когда было! Быльем поросло.
Стеснялась баба Шура просить.
…Вечером захмеленный Венка пошел к Егору переговоры переговаривать. Жили они между собой не то чтобы дружно: Венка вроде как сторожем на стройке у Егора был. За уличными пареньками догляд нужен. Глядишь, доску-пятидесятку под трамплин на берег речки утащат, чтобы подальше унырнуть. А там и приспособят, засунув под зиловское колесо. Разве не бывало? Не сосчитать, сколь уж раз! Оттого Егор иногда ставил Венке стакан браги за охрану имущества. Но сегодня речь должна была пойти о другом.
Венка перелил в пустой четок остатки красненького, хлопнул им об стол, войдя вечером на кухню к Егору. Так оно вроде солидней выходило. Начал серьезный разговор.
– Егор! У тебя бредень есть?
– Ну есть, а что? – крякнув для солидности после выпитого, ответил сосед.
– Дык, Пашка, брат, в гости едет. Порыбалить бы?
– Ну и порыбалим, а что? – ответил сговорчивый Егор. Он, никак, к бражке уже приложился!? – смекнул Венка. Подфартило с соседом на переговорах. Ушел Венка домой хмельной, но уверенный в предстоящем мероприятии. Стали всем гамузом Пашку ждать.
Через месяц появился на дворе старшой. С мамой седенькой, с Венкой, младшим братом, обнялись, всплакнули как положено.
Но не тот стал старшой, далеко не тот. Огрузнел, осадку дал в животе, переваливается на ногах, как гусь лапчатый. А плащишко кожаный тот же на нем одет, в котором десять лет назад приезжал...
Таньке, дочке, кинувшейся было на шею, куклу в подарок подарил. Покраснела пятнадцатилетняя девица, к самостоятельности приученная. С куклой со двора в дом быстро убежала. Это чтобы соседские девчонки не видели. Долго не выходила, неизвестно почему.
Бабушке – матери своей – Шуре совок пластмассовый подарил, чтоб сподручней было мусор у припечка подбирать. Венке – известно, большую бутылку портвейна посреди, не хуже чем у других людей собранного для встречи стола поставил. Горку рыбы красной да корюшки сахалинской на тарелку демонстративно навалом выложил. Огурцами свежими будто запахло, правда. Показалось Венке, что он только что в свой огородчик за ними сходил.
Крякнул отчего-то сосед Егор, принимая на грудь граненый стакан портвешка. Он да Люба евонная были у Венки в гостях по поводу приезда старшего брата.
Сразу же к делу с Павлом перешли. Броды старые на речке, заливы непересохшие вспоминали, где можно было еще карася «пошерстить». Выходило, что мало таких мест осталось. Но еще можно побаловаться, если Павел обеспечит сугрев. «Это вы даже не сумневайтесь», – заверил всех Павел под вечер приятного дня.
Кротко любовалась братьями мама Шура. Радовалась: когда еще вот так, чтоб вместе сидели, удастся на сыночков посмотреть? А Танька волчонком с края скамейки смотрела на отца. Потом как заплачет и в кусты приречные убежала, на заветные свои места. Где ее там ловить? Нехорошо под конец получилось. Ну да ладно, решили на сегодня посиделки кончать, чтобы завтра пораньше на рыбалку выйти.
Люба, когда утром корову в стадо проводила, мужиков расторкала.
– Ну что, рыбачки, чай проспались? Аль забыли, что решали вчерась рыбки поудить? Лезь в подпол, покудова, – Егор Любе приказал. Это значит, гущи немного зачерпнуть. Сам, не спеша, мотоцикл Иж-ЮК, свой помощник в хозяйстве, на улицу выводит. Пашка с авоськой в коляску громоздится. Привезли через час из центра полную авоську «огнетушителей» – бутылок вина красного по 0,8 литра объемом. Чтобы баба Шура руками не всплеснула от справедливого негодования, в родничок за Егоровым домом опустили…
Красота! У мужиков впереди целый день благодати! Жарким выдался он в конце июля. Егор с Павлом основными в заброд пошли – чтобы крылья невода тянуть. Любашу мотню заносить поставили, Венку – ведро с рыбой таскал, а Таньку с собой не взяли. Не для детей эти игры взрослых с выпивкой.
Восемь бутылочек «для сугреву» на рыбалке в Егоров мотоцикл спрятали, тряпками прикрыв. Так, степенно, к недалекой речке и потарахтели.
А речка Курла – невелика речонка. В конце лета ее и воробьи вброд, случалось, переходили. Но есть у береговых обрывов глубокие омуты, есть! Правда, там купается отсидевший день в душных кабинетах, квелый от жары начальственный сельский люд. Пришлось объезжать и обходить неудобьями приметные места. Рыба тоже шума не любит! На то и упирали рыбаки.
За селом, в тине заводей, стали попадаться караси. Но это были в основном «пятачки»! К тому же невод приходилось выворачивать и с трудом выволоченные на берег водоросли руками перебирать. Очень кстати пришлись «огнетушители», которые энергии и бодрости добавляли.
К обеду Люба ушла корову доить, а мужикам повезло на болотце, о котором и не подумаешь, что оно такое удачливое.
Забрели они в старицу, отрезанную сушей от реки и почти ведро карасей, щучек, да чебачков в вытащенной и тщательно осмотренной тине обнаружили. То-то радости сколько! Удачу обмыли хорошо, основательно.
Место в люльке, опустевшей от «огнетушителей», Венкой с ведром карасей заняли. Да и бредень, небрежно брошенный на заводящие крылья, накрепко мужику держать между ног поручили. Короче, редко кто на улице не видел возвращения трех богатырей с добычей домой.
Наутро Павел чистил карасей на большой некрашеной скамейке, не доверив этого дела никому. У нас как обычно чистят: чешую с рыбы соскребли, пузо добыче вскрыли, чик ножиком в бок – внутренности отбросили, и пожалуйста, на сковородку.
Павел священнодействовал, лишь позволив себе «зарядиться» портвешком слегка. Тут, видать, у него свой расчет был.
Мужики с интересом следили за его действиями.
Павел еще с вечера соли две пачки в ведро с рыбой натолкал да придавил булыжником накрепко. Разделывал тушки аккуратно, во внутренностях все вычищал. Да и чешуинку каждую с карася, как с драгоценного доспеха, снимал. Развесил посреди двора веревку бельевую. Возьмет очищенную рыбку, сунет внутрь спичку серную без головки да для надежности рыбку прищепкой к веревке и прикрепит.
Дивились Венка с Егором, сидя на ветерке да «поправляя» головы. А ларчик просто открывался: Пашка через два дня назад улетал. Ждал его друган Сашка на Сахалине с неимоверной силой.
Немного удивились и обиделись мужики.
– У нас, – говорят, – прежде чем рыбу вялить, нужно ее несколько дней в растворе-култуке подержать. Иначе мушиный червяк «съедит».
Тормозили расставание, выходит, предложенной технологией. Вроде как Пашку намеревались подольше задержать.
Да оно бы и правда лучше вышло. Потому как узнали потом, по дошедшей случайно весточке, соседи, что все дело спешное сахалинского брата напрасным получилось. Сгнила новаторски почищенная рыба в чемодане, когда Павел пятеро суток в Хабаровске самолетный рейс при тридцатиградусной жаре ожидал. Пришлось нанимать таксиста и везти, зло чертыхаясь, приготовленное добро вместе с чемоданом на городскую свалку.
Читать об этом в Венкиной семье через год некому было. Танька на Яровом замуж «завихрилась», похоронив родню.
Сегодня же добились, чтобы мама Шура марлю последнюю в доме изорвала, чтобы хоть как-то затраченный труд сохранить, карасей ею укутала. Подсохла по новому способу на ясном солнышке рыбешка быстро. На третий день Пашка изловленным и приготовленным по его методу карасем привезенный с собой чемоданчик-балетку, набил.
Словно кто его подзуживал: в местный аэропорт, что на краю села расположен, сбегал, билет на Сахалин выправил.
Времени мало братьям осталось за жизнь поговорить. Будто две шестеренки стершиеся в моторе зацепились, как бы случайно, посередь двора заскрежетали.
У Венки резон, что мать стара. Видать, остатние деньки доживает. Сам он тоже на нищенскую пенсию не очень разгонится, а Танюху самое время поднимать надо. Взял бы Пашка ее к себе? И так, считай, ребенком малым у них оставил. Сколько принять пришлось мук на себя… Вон девка какая красивая да рослая вымахала.
Хоть и говорил младший брат почтительно, глядя как бы в сторону, но выходило, что обращался он к старшему. Чувствовалось, «до ручки» Венка дошел. Желваки на худых щеках играют.
Стоят посреди двора и ни туда, ни сюда. Хоть бы присели что ли. Мама Шура, уцепившись руками в проем двери старенького домишки, переводит взгляд с одного на другого. Слышит она плохо, но, видать, читает по губам. Глаза блестят, направленные на Павла. Танька вообще убежала в дальнюю комнату и притихла как мышь.
Егор, сосед, отчего-то протрезвел, сидя на лавке, сам – лишь бессловесный участник разговора. Он, конечно, мог бы добавить кое-что к тому, что говорил Венка. Но не считал нужным. Они же братья – разберутся.
Однако у Павла было свое мнение на этот счет. Мысль, далекая от находящихся рядом с ним мужиков, один из которых приходился ему родным братом (Павел помнил это по войне, по детству), безотчетно владела им.
Вот сейчас он, Павел, уедет от них и забудет об этой встрече. Кто знает, может, навсегда…
Там у него свой мир, родная автобаза. С коллегами накручена-наверчена по сахалинским дорогам не одна тыща километров. И в пропасть немеряную с трассы слетали, и в бураны недельные в распадках сидели. Все выдюжили, все! Нет важнее этого братства! Рыбешек подсоленных с Большой Земли Пашка привезет – вообще кум королю будет! Грела его эта мысль, заставляла держаться с недавними здешними компаньонами уверенно, несколько свысока. Деревня!
Ничего не ответил Пашка на вопрос брата. Подошел, молча обнял мать, уже одетый.
Не выдержала Танька, смешавшись в общей куче при прощании, взревела белугой. Что-то, однако, дернуло Павла внутри, под грудной клеткой, осадило непривычной болью. Какая-то заноза будто! Но быстро и отпустило.
Эх, в последний раз вот так вот видимся! Ну что ж, в последний, так в последний!
Быстро, подхватив чемодан, заспешил на аэродром со двора, как бы смахнув с лица непрошеные слезы.
Любка с Егором слегка всплеснули руками вслед Павлу. Кому как не им заботиться о брошенных соседях оставалось?
Егор пошел за Павлом на самую околицу. По-братски полуобнял:
– Ну а если что, тебя вызывать? – Лучше телеграмму дай, – ответил Павел. – С деньгами помогу. – Понял, – сказал Егор и убрал от затылка Павла зудящую, перевитую узлами тяжелых жил правую руку.
Так хотелось ее сжать на дебелой и рыхлой шее этого незнакомого проезжего мужика!
…Вернулся Егор скоро, когда ни Венка, ни мама Шура, ни Танька, ни сама Любашка все еще не ушли со двора – подъедали вкусности со стола: к чему ж добру пропадать?
Егор как последний, видевший Павла, уселся в центре. Стакан портвейна выпил не спеша, как бы имея за труды законное право.
Все молчали, глядя на этого крупного и надежного мужчину, соседа.
– Сказал, что через год вернется, построит новый дом. И чтобы никто из вас не сомневался. Он любит вас. Доволен оказанным приемом. Обязательно пошлет с борта самолета телеграмму, – промолвил, не глядя ни на кого, Егор.
Венка смотрел на скрывшуюся за горизонтом искусственную птицу долго и напряженно. Показалось ему, что налетевший внезапно ветерок своим порывом выдавил на морщинистую щеку скупую слезу…
Мама Шура, удовлетворенная тем, что все прошло так удачно со встречей старшего сына, убирала со стола остатки небогатой трапезы. Танька куда-то делась. Любаша пошла доить корову, только что вернувшуюся из стада.
Витал в воздухе легкий, проникающий повсюду, неистребимый запах степной полыни.
Люба слила из вымени первые струйки молока только что окотившейся кошке Майке. Потом из полного ведра, по привычке, налила через марлю, подстелив ее на горлышко, двухлитровую баночку молока для соседей.
Владимир ИЛЬИНЫХ,
с. Быстрый Исток
 От редакции
Поздравляем!
Нашему постоянному автору Владимиру Ильиных исполнилось 65 лет. Но он не стареет душой, как говаривали во время его молодости, а потому и его перо остается таким же острым, как и в молодости. Переживать жизненные трудности ему помогает творчество.
Мы желаем Владимиру Иосифовичу не просто долгих лет жизни, а долгих лет творческой жизни, энергии для осуществления задуманного и верных друзей. А сказать ему, как мы понимаем, людям хочется многое. Потому что заряд нравственности в душе его остается прежним.
С днем рождения, коллега!
Спасибо!
 Как-то во время одного из редких телефонных созваниваний, я сказал Владимиру Иосифовичу, что скоро мы подводим итоги традиционного конкурса по экологической журналистике «Мы имеем право жить!». А в нем участвую, в основном, дети Алтайского края.
И он предложил победителям подарить свою книгу «Родительница степь». Так что мы вручали на награждении и книгу нашего автора. Меня больше всего тронуло то (об этом речь в отрывке публикуемого письма), как он переживает, что не смог выслать столько экземпляров, чтобы хватило всем: и победителям, и дипломантам конкурса.
Спасибо Вам, Владимир Иосифович!
Из письма
Здравствуй, уважаемый Сергей Иванович!
Сразу должен извиниться, что посылка с книгами получилась маловата. Сначала отвез на встречу в Хабары 40 экземпляров, а потом ещё посылкой 20 отослал, потому что просили – не хватило. Сегодня хватился, а у меня всего 53 экземпляра в коробке лежит. А еще надо летом на встречу с литераторами в селе Смоленское на празднование дня рождения писателя А.П. Соболева ехать. Хороший был писатель. Особенно мне понравилась его «Грозовая степь». Вот и «Светозары» в своей книжке я ему подписал.
О рассказе «Прощались два брата».Его писал к 80-ти летию В.М.Шукшина. Но на Алтае он нигде не «засветился», а жаль.
С уважением, Владимир Ильиных
Владимир ИЛЬИНЫХ
Для подростков
«ПРИКОЛЬНЫЙ» ЗАЯЦ. Из рассказа старого друга
В ранешние времена, когда в наших лесистых да увалистых местах техники еще не так много было, заготовленные ранее копёшки сена ко двору зимой на санях-розвальнях доставляли.
Поехали они однажды с отцом на совхозном Карьке под самый увал, где на уютной полянке между кустами тальника копёшка оставалась – последняя надёжа на то, чтобы их кормилицу корову Красулю перед отелом поддержать. Друг мой еще маленьким был, но и его помощью отец-инвалид никак пренебречь не мог: с одной ногой вернулся дядя Федор с войны, а Петька уже с тех пор в самостоятельного мужичка вырос – в пятый класс перешел, надежда отцова в доме.
К занесенной копешке пробились, торя пимами глубокий снег позади саней, уже когда солнце яичным желтком выкатилось на горизонт. Упрели, но с ходу лопатами едва видимый стожок стали отгребать. Карька рядом удилами бренчит, выделенный ему навильник сена уминает, сил набирается.
Вдруг слышат мужички – лай собачий. Да большая, видать, стая псин к ним приближается. Много тогда одичавших домашних собак из брошенных в период укрупнения деревень в стаи сбивались. По лесам и долам, пропитание себе охотой добывали. Инстинкт древний вспомнили. Зайчишек, лис, диких коз, даже лосей загрызали. Но на человека не покушались.
И вот видят мужички: катит свора рычащих тварей прямо на них. Впереди заяц обреченный, заложил уши за спину и – к ним в стожок сена влетел, прямо за спину дяде Феде спрятался. Тот – вилы наперевес и на собак пошел, будто штыковую атаку на противника вспомнил.
Петька тоже, хоть на стожке стоит, а лопатой грозит. Приутихли псы, худые, что сама смерть, слюной давятся, но инстинкт подчинения человеку превозмочь не могут. А дядя Федя решительно идет, от лошади, тоже прянувшей ближе к человеку, отгоняет. Заскулили в стае суки беременные, настырно подбадривая вожака, но и они вынуждены отступить. А тут взлаяла за кустами собака-разведчица, учуяв, видимо, новый след, и стая бешено помчалась на её призыв.
Стер дядя Федя рукавицей-мохнашкой холодный пот, выступивший на лбу, к стожку привалился на вдруг ослабевшей ноге.
А внизу что-то белое зашевелилось в сене, да как выпрыгнет прямо на снег и давай улепетывать вверх по склону лога – заяц спасенный. Взбежал, присел, и, вроде как, хвостиком махнул на прощание.Тепло сделалось у мужичков на душе.
А Петька, давно сам ставший дедом, рассказал однажды эту историю своей внучке, пришедшей проведать стариков под Новый год.
– Какой «прикольный» заяц! – произнесла юная непоседа, на время отрываясь от компьютерных игр… |
